Сильнее сдавливая пальцами колыхающуюся грудь, наброситься на приоткрытые губы, чтобы жадно выдирать из них свои трофеи — ее всхлипы и стоны. Безостановочные. В такт моим толчкам.

Распахнуть ноги шире и закричать от первого же толчка, приподнимаясь и прикрывая от дикого кайфа глаза, но тут же выдергивает меня из неги, потому что теперь его голод, теперь его расправа. Он хочет получить все. Мои эмоции. Хочет видеть, как меня ведет от каждого удара его тела. И видеть, как чернеют его глаза, как он скалится, словно зверь, делая первые толчки, и меня подбрасывает от каждого из них, потому что внутри все изголодалось по нему. Ощутить изнутри его плоть в себе, ее неровную рельефность, ее мощь и сократиться от одной мысли, что он во мне. Видеть это напряжение на его лице ощущать пульсацию и подергивание члена и в изнеможении слегка улыбнуться от осознания, что он сдерживается диким усилием воли, чтобы не кончить прямо сейчас. И я сама уже на новом витке возбуждения, на новом этапе сумасшествия. Приподняться на локтях и смотреть вниз, туда, где его плоть поршнем входит в мою, блестящая от наших соков, со вздувшимися венами на толстом стволе, рассекает меня напополам, вдалбливаясь в мое тело так, что живот и грудь ходят ходуном, и болезненно подрагивают соски. Когда сжимает их кончиками пальцев, по телу проходит судорога удовольствия.

Смотреть до остекленения взгляда, пока не опрокидывает на спину и не наваливается сверху, поднимая мои ноги и проникая так глубоко, что у меня распахиваются широко глаза и из горла вырывается хриплый стон адского наслаждения этой пронзающей болью. Когда ощущаю, насколько он больше, чем я, и как растягивает меня до невозможности. И эти толчки один за одним, набирая темп, ускоряясь так, что я уже не стону, я кричу, мечусь под ним, извиваясь и подставляя себя под удары каменного члена, неумолимо сильные, глубокие, мощные. Пока не накрывает глубоко внутри зарождающейся волной наслаждения, пугающего своей силой и необратимостью, когда уже вместо криков из горла вырываются хрипы, а глаза закатываются от невозможности вытерпеть приближающийся оргазм, и когда он взрывается там, внизу, расходится паутиной от моего лона вверх к груди по шее, обволакивая мозг и раздирая его на осколки таким наслаждением, что мне кажется, я рассыпалась на молекулы.

— Сашаааааа, — раздирая ногтями его спину, выгибаясь назад и извиваясь от невероятно мощных судорог. Биться под ним, продолжая выдыхать его имя, пока болезненно-кровавое удовольствие не начинает сменяться более слабыми волнами, поглаживая оголенные нервы.

Закричал вместе с ней. Сорвался в то же мгновение. Когда стиснула с такой силой, что, показалось, разорвало от неконтролируемого, от страшного взрыва, разнесшего к дьяволу все вокруг. Ядерный взрыв, расщепленные в абсолютное ничто атомы меня и ее. Словно завороженный, смотреть на ее застывшее в оргазме лицо, продолжая взрываться, продолжая гореть от дикой огненной волны наслаждения. Содрогаться в ней, изливаясь, вонзившись в последний момент в ее губы, чтобы ожесточенно кусать их, алчно слизывать языком ее крики удовольствия и соленые слезы с шелковых щек.

Рухнул на нее и сам не понял, как растворился. На несколько секунд, возможно, но все же полностью. Не слыша собственного сердцебиения, только отголоски оргазма, судорогами проходящие под кожей. Ни звуков своего дыхания. Только ее. Только ее бессвязный шепот моего имени. А мне кажется, я гребаную вечность не слышал его вот таким. Правильным. Каким оно должно звучать. И затем перекатиться на бок, не выходя из нее, чтобы, наверное, целую вечность поглаживать кончиками пальцев истерзанные губы и следы мокрых дорожек на лице. Без слов. Молча. Прижать ее к себе, жадно вбирая остатки нашего мира в себя. Совсем скоро он будет разрушен. Необходимостью спуститься вниз, к ублюдку, которого я лично приволок на остров. К твари, которая задолжала мне слишком много ответов на вопросы, что теперь раздирали изнутри, как те самые клыкастые чудовища, что рисовал ее воспаленный разум. Совсем скоро я либо отправлюсь искать тот самый Рай для нее… и теперь не имеет значения, чья кровь в той, кто способна вернуть его Ассоль. Либо же молча вернусь в эту спальню, чтобы никогда больше не заикнуться о нем. Не позволить моей девочке снова окунуться в его догорающие угли.

ГЛАВА 18. АССОЛЬ

Я не знаю, сколько времени прошло, на стене его комнаты тикали часы, но секунды для меня остановились. Тишина и только мое дыхание и биение его сердца. Да, мне нечего было ему сказать… а ему сейчас, наверное, было бы нечего мне ответить. И не хотелось разрушать эту тишину ничем, даже звуком своего голоса. Хотелось побыть в ней еще какое-то время. Иногда молчание красноречивей любых слов. Мы столько всего сказали друг другу, так разодрали друг другу глотки и сердца, что сейчас хотелось тишины.

Я прижималась лицом к его груди, терлась о нее, как обезумевшая от тоски по хозяину кошка, ей все равно, какой он подонок и ублюдок, она соскучилась, ей нужны его руки и его запах. Может быть, потом она его укусит или выцарапает ему глаза, но сейчас ей необходимо быть с ним и закрывать от наслаждения глаза. Сейчас я была не готова разорвать контакт с его телом ни на миллиметр. Мне была нужна эта передышка от всей нашей жути. И я слишком изголодалась по нему. Это даже не голод, нечто более мощное, страшное и иссушающее по своей силе. Никогда не думала, что люди могут испытывать нечто подобное. И ни с кем не испытывала. Только со своим Сашей, со своим страшным диким зверем, которого сама же приручила и сама же натравила на себя.

Я водила по его коже кончиками пальцев, чувствуя рельефы мышц, старые и новые шрамы, изучала его заново, чтобы запомнить каждый изгиб и новую родинку, посчитать старые. С наслаждением находила те, что запомнила, и вспоминала, где и когда, вспоминала как залечивала раны, как отогревала его своим телом и молилась, чтоб он поправился и сбежал из этого ада.

Иногда Саша приподнимал мою голову за волосы и всматривался в мое лицо, словно искал в нем что-то, какие-то ответы на свои вопросы или просто хотел видеть настолько близко, читать меня, как книги, которые щелкал как семечки после того, как я его научила. И я плавилась от этих взглядов, сходила от них с ума. Потому что больше не видела в его зрачках той страшной черной ненависти, сводящей с ума. И мне было все равно, сколько все это длится. Пусть никогда не заканчивается. Я не хочу обратно во тьму нашей необратимой ярости, где мы готовы сожрать друг друга живьем.

Я касалась губами его губ и просто потиралась о них, принюхивалась к запаху его слюны, оставшемуся на подбородке, к запаху дыхания и закатывала глаза от наслаждения. А Саша гладил большими пальцами мои щеки. Не знаю, то ли слезы вытирал, то ли ласкал их. Потом вдавливал лицом в свою грудь и сильно сжимал мои волосы на затылке, словно хотел, чтоб я впиталась ему под кожу, просочилась под нее и стала с ним одним целым. А потом снова смотрит мне в глаза жадно, безумно, дико, а потом подминает под себя, чтоб широко развести мне ноги и одним мощным толчком заполнить до упора, так, чтоб выгнулась и протяжно застонала, принимая его внутри, судорожно сжимая изголодавшейся плотью. Больно и сладко. Как и всегда с ним. Огромный, мощный, растягивает изнутри до невыносимости, и только от этого начинаю сокращаться и срываться с обрыва в самое пекло наслаждения.

И хочется сдохнуть от этого счастья снова быть под ним, его женщиной, его Ассоль. Смотреть как искажается словно от боли его лицо, и рот открывается в крике страсти. Делает первые толчки и стонет вместе со мной. И жадно впивается в мой рот, оставляя ссадины, укусы, от которых мурашки идут по коже, и я подставляю его рту торчащие соски, которые саднит от боли, но они требуют ласки еще и еще, они хотят этой чувственной пытки от его сильных посасываний и укусов за самые кончики, так, чтоб все тело пробивало электричеством и покалывало клитор от желания ощутить его рот и там. И он знал, чего я хочу, спускался вниз, впивался в мою плоть и долго, жадно вылизывал, не обращая внимание на оргазмы, заставляя рыдать от чувствительности и кончать снова от его языка внутри моего тела, от его губ, обхватывающих узелок плоти и жадно сосущих его, словно выдирающих из меня вопли удовольствия.