"— Ты такой сильный и смелый. Я всегда визжала, когда бабушка мазала мне ранки зеленкой. Я часто падаю с велосипеда, не умею на нем кататься, сын нашего соседа говорит, что я неуклюжая тощая каланча, — два мазка по ране и снова в его страшные, заплывшие черные глаза с багрово-синими веками, которые неотрывно смотрят на мое лицо так, словно не могут отвести взгляд. А я снова мазнула ваткой и подула, от этого движения мальчик резко отшатнулся назад и оскалился. Волчица зарычала вместе с ним, поднимая голову и навострив уши."

Поезд со скрипом затормозил на станции, и я выглянула в окно. Раннее утро. Всего лишь пять часов. Темно, холодно. Меня должен ждать водитель у самого поезда и отвезти в гостиницу, которую снял для меня Стас. Он не хотел, чтоб я ехала одна, а я… я не хотела ехать сюда с кем-то. Это мое место. Здесь не должно быть никого, кроме меня… и Саши. Перекинула сумочку через плечо, бросила взгляд на свое отражение в окне — высокая брюнетка с ровными волосами и карими глазами, в очках. Одета просто, но со вкусом. Совершенно не похожа на Бельскую. Неприметная, скорее, сливается с серой массой. Вещи нарочито не дорогие, чтоб не привлекать внимание. Водитель, действительно, ожидал меня возле вагона и помог спустится вниз. Я осмотрелась по сторонам на пустынной и такой знакомой станции, совершенно не изменившейся за это время. С теми же обшарпанными лавочками, тусклыми фонарями и сонными бабками, продающими уже несвежие булки и пирожки.

— Вы без багажа?

— Да. Мне не нужен багаж.

Водитель кивнул.

— В гостиницу?

— Нет. Отвезите меня по другому адресу и можете быть свободны.

"— Говорят, что так меньше щиплет. — тихо объяснила я, — Я всегда дую себе на ранки, когда мажу. Вот, хочешь, покажу?

Я закатала рукав платья и показала ему счесанный локоть, намазанный зеленкой.

— В школе с лестницы свалилась. Петька Рысаков, козел, столкнул, я ему за это портфель чернилами облила. Вот видишь, я тоже мазала и дула, и было совсем не больно. — я подула на локоть, и вдруг мальчишка тоже подул на него вместе со мной. Я засмеялась, а он вообще оторопел, глядя на меня не моргая. Тогда я наклонилась и подула на его рану снова. Теперь он не отшатнулся и даже глаза закрыл.

— Воооот. Я ж говорила — это приятно. А ты почему все время молчишь? Разговаривать не умеешь? А имя у тебя есть?

Он отрицательно качнул головой и вдруг снова смешно и очень серьезно подул на мой локоть, рассматривая рану, и я улыбнулась. Когда он это сделал, на душе стало так тепло. Сочувствие всегда порождает ответную волну эмоций.

— Ты хороший. — погладила его по голове. По жестким длинноватым, спутанным волосам, — Не знаю, почему они тебя так боятся. Наверное, ты плохо себя вел и тебя наказали. А родители у тебя есть? Где твоя мама?"

Когда вдалеке показался покореженный, заросший кустарниками и потрескавшийся забор клиники, у меня защемило внутри, словно сердце разорвало на куски снова, в который раз. Вышла из машины и отдала водителю деньги.

— Вас подождать?

— Нет. Не надо.

— Здесь может быть опасно ночью. Никто это место не охраняет.

Я усмехнулась… разве можно убить мертвецов прямо на собственном кладбище и возле свежих могил?

— Ничего… я справлюсь. Спасибо.

— У нас говорят, это плохое место. Здесь одна чокнутая стерва младенцев убивала и мучила женщин. Ставила над ними опыты. Его обходят десятой дорогой. По ночам здесь ходят их души.

Я усмехнулась…

— Я не боюсь призраков. Спасибо, поезжайте.

Зачем мне бояться призраков, если я сама призрак. Пошла к забору, слыша, что водитель еще не уехал. Смотрит… Ну, смотри, думаю сейчас тебе станет страшнее. Я подошла к лазу в ограде, ощупала стену, надавила на рычаг, и потайная дверь открылась внутрь, пропуская меня во двор. Со стороны машины было видно, как я прохожу сквозь саму стену, тут же завизжали покрышки, а я рассмеялась. Свой собственный смех прокатился жутким эхом по пустынному месту.

"— Ма-ма, — тихо повторил за мной мальчик и посмотрел на волчицу, она склонила серую голову с проплешинами и пошевелила ушами. Наверное, в том возрасте еще многого не понимаешь, но я больше не задавала вопросов, на которые он не давал мне ответов, что-то придумывала сама. А на что-то вообще закрывала глаза. Я хотела, чтоб он всегда был рядом со мной… я даже не задумывалась о том, что для него это означает вечную боль и неволю. Тогда еще не задумывалась.

— И то, что имени нет, это неправильно. У человека всегда должно быть имя.

Сунула руки в карманы и обнаружила в одном из них конфету.

— Хочешь половинку? Это "Красный мак", мои любимые.

Я протянула ему конфету, но он с опаской смотрел на нее, словно на отраву.

— Не знаешь, что такое конфеты? — удивилась я, — Это очень и очень вкусно.

Развернула обертку и услышала, как издала какой-то звук волчица. Я посмотрела на мальчика, на пустую миску на полу, потом на нее и вдруг поняла, что они оба голодны. А я тут со своей единственной конфетой. Я разломала ее пополам, чтобы честно дать кусочек своему новому другу, а второй съесть самой. Мама редко баловала меня сладким — она считала, что от сладкого у меня испортятся все зубы. И эта конфета осталась еще с того времени, когда бабушка приехала из столицы. Она тихонечко выдавала мне по несколько конфет, и я прятала их в карманы, чтоб мама не увидела и не отобрала.

— Вот. Это тебе. — дала мальчику, но он не торопился брать лакомство, и тогда я протянула руку к его рту, — Положи под язык и соси ее — так дольше чувствуется вкус шоколада и сахара. Он, как песок, хрустит на зубах и катается на языке. Это тааак вкусно. Мммммм"

Под моими ногами словно все становилось прежним, и я возвращалась на много лет назад. Вот она я… мне шестнадцать, и я бегу к пристройке, к лаборатории сразу после уроков… бегу к нему по снегу, он искрится под ногами, и я, разрумяненная, вспотевшая предвкушаю нашу встречу. Вместо обгоревших стволов здесь вдоль дороги возвышаются ели, припорошенные снегом, а сваленные и скукоженные фонари, похожие на скелеты гигантских чудовищ, освещают дорожку, вымощенную из ровных квадратов, которые теперь спрятались под толстым слоем снега… а раньше здесь все расчищали.

Меня не было несколько дней… и я знаю, как он ждет меня. Как стоит у решетки и, впиваясь в нее пальцами, жадно следит за каждым моим шагом, а я сдираю с себя шапку, шарф, расстегиваю шубу и бросаюсь к нему в объятия прямо через проклятые прутья.

"Внезапно парень забрал у меня конфету, резко стянув ее зубами с ладони, и теперь отшатнулась уже я. А он ее, не прожевывая, проглотил. Понимая, насколько он голоден, я протянула ему вторую половинку, но теперь он взял ее в зубы и на четвереньках переместился по клетке к волчице. Положил возле нее, она благодарно облизала ему лицо и вдруг навострила уши. Мальчишка тут же вскочил на ноги, кивая мне на дверь, чтоб уходила. Вдалеке послышались мужские голоса, и я быстро собрала вату, спирт, схватила лоток и, пятясь спиной, вышла из клетки, запирая ее на засов, а потом прильнула к ней лицом и тихо сказала.

— Александр… я назову тебя Сашей. Как Александра Грина, который написал мою самую любимую повесть "Алые паруса". Когда-нибудь я тебе ее расскажу. Теперь у тебя есть имя… Я вернусь к тебе завтра. Са-а-аша…"

Ноги сами принесли меня к полусгоревшему зданию лаборатории, и я переступила через разбитый порог и прошла внутрь. Где-то вдалеке слышалось завывание ветра в разбитых окнах, стекла хрустели под ногами… И мне вдруг захотелось побежать. К нему… как когда-то давно. Ускорить шаг, содрать с себя шубу и нестись что есть мочи по коридорам, чтобы увидеть только его глаза. Эти черные, сумасшедшие глаза… Ассоль возродилась полностью, заполнила меня изнутри и… она… эта ненормальная улыбалась.